Золотоискатели в пустыне (Художник П. П. Павлинов) - Страница 23

«Какой умный! — подумал Мафу. — Калит руду, чтобы легче было дробить ее. Нужно будет и нам делать так в шахте…»

Между тем человек опять опустил голову на колени. Ему, очевидно, смертельно хотелось спать, но он не решался предаться отдыху, не закончив дробления последнего куска кварца.

«Хорошо, что я так быстро погнался за ним! — подумал Мафу. — Покончив с рудой, он сунет горсть золота в карман, и налегке пойдет шагать, куда вздумается. Но теперь ты не уйдешь!»

Выпустив собаку, которую он все время держал за морду рукой, чтобы она не лаяла, Мафу в два-три прыжка настиг полусонного человека, не успевшего вскочить на ноги, опрокинул на спину и, схватив его руки, придавил коленом живот. Тот застонал и стал молить о пощаде.

— А, мерзавец! Второй раз попался с краденым! — хрипел рудокоп.

Освободив одну руку, он отвязал веревку от ошейника собаки. Одним концом веревки он связал руки вора, а другим его ноги и сказал, вставая:

— Ну, теперь полежи смирненько, а я посмотрю, много ли ты наработал, негодяй!

Он освидетельствовал прежде всего мешок, лежавший близ костра; руды в нем не было, последний кусок ее еще калился в огне, а другой лежал в тазу. Остальное, очевидно, было уже истерто и перемыто в речке. Под мешком оказалась тряпочка, связанная узлом. Уже по ее весу Мафу догадался, что это золото, намытое из исчезнувшей руды. Он осторожно развязал тряпку, развернул ее на земле, полюбовался блеском зерен и пластинок желтого металла при свете костра, погрузил в них пальцы, потом завязал тряпку и взвесил ее на руке.

«Фунта два, пожалуй, будет, — подумал он. — А все ли здесь? Не припрятал ли негодяй часть по карманам?»

Недолго думая, рудокоп залез в карманы шаровар вора, но нашел в них только огарок свечи, завернутый в тряпку, огниво и кремень, несколько чохов (китайских латунных монет с квадратной дырочкой) и кусок черствого хлеба. Ощупывание тела пленника также не дало никаких результатов. Приходилось думать, что золото или все в тряпке, или же часть его спрятана где-нибудь в кустах. Но Мафу отверг последнюю мысль. Вор, очевидно, не рассчитывал на погоню, иначе он ушел бы дальше и спрятался для измельчения краденой руды.

Покончив обыск, Мафу убрал тряпку с золотом в свой мешок, туда же переложил остывший кусок кварца из тазика и подумал: «А недурно бы теперь поужинать». Он достал щепотку чая и бросил ее в тазик, в котором вода от раскаленного камня была нагрета до кипения, потом достал из мешка сухари и головку лука.

— Жаль, что мясо некогда варить. Ну, угощу им собаку, она честно заработала свой ужин. Поди сюда, желтая тварь!

Собака лежала поодаль, зорко следя за связанным человеком, как будто понимая, что его нужно стеречь. При оклике Мафу она поднялась и подошла ближе, виляя пушистым хвостом.

— Вот тебе награда за поимку вора! — засмеялся рудокоп, бросая ей большой кусок мяса.

Собака подхватила его на лету, отбежала на прежнее место, улеглась и, зажав мясо между передними лапами, начала уплетать его, ворча.

Подкрепившись, рудокоп закурил трубку и, повернувшись вполоборота к пленнику, стал его разглядывать, обдумывая, что сделать с ним. Цзинь Тай лежал на боку в неудобной позе, но смуглое лицо его, повернутое к огню, не выдавало волнения, естественного у человека, свалившегося с высоты благополучия и попавшего в руки врага.

— Ну, Цзинь Тай, любитель чужого золота, как мне тебя наказать? — сказал Мафу, с усмешкой глядя на пленника.

— Я в твоей власти, Мафу, — проговорил тот сдавленным голосом. — Зачем тебе губить меня? Свое золото ты отобрал. Отпусти меня, я бедный человек.

— Золото я, к счастью, отобрал благодаря этому умному псу. Но за все тревоги и хлопоты, за погоню по твоим следам, за потерю времени кто мне заплатит?

— Ну, считай, что за все это я поработал на тебя, измельчил и промыл твою руду.

— Куда же ты хотел нести золото? — полюбопытствовал Мафу.

— В Дурбульджин, в лавку.

— И давно ты занимаешься этим почтенным делом?

— Я рудокоп, как и ты, — уклончиво ответил пленник. — Только часто работы нет, и я голодаю. А с голода чего не сделаешь, лое! Будь милостив, отпусти меня. Я никогда больше не покажусь в Чий Чу.

Мафу, питавший во время преследования самые жестокие намерения, теперь, при виде этого жалкого связанного человека, смягчился. Золото он вернул, в шахте богатое место кончилось, воровать в третий раз негодяю не придется. Он поднялся, вскинул на плечи мешок и сказал:

— Так и быть, не стану тебя убивать или мучить, живи себе. Но смотри: в третий раз попадешься — кости переломаю. А на твою бедность оставляю тебе руду, которая еще лежит в огне, там наберется золота на — хлеб на неделю-другую. Пойдем, собачка, домой!..

Мафу свистнул и повернулся, чтобы итти.

— Лое, развяжи меня, прежде чем уйти! — взмолился пленник. — Как же ты меня оставишь связанного одного, в чаще, ночью? Тут волки есть… огонь погаснет, они придут.

— Сам развяжешься! Веревки скоро ослабнут, — усмехнулся Мафу.

И, не обращая больше внимания на просьбы связанного, Мафу, сопровождаемый собакой, исчез в чаще. Слабый свет костра освещал тропинку на небольшом расстоянии от лужайки, но далее уже было совершенно темно; приходилось итти осторожно, чтобы не наткнуться лицом на колючую ветку или острый сук. Собака бежала по тропе впереди и, когда Мафу отставал, звала его коротким лаем.

Постепенно глаза освоились с темнотой и стали различать извилистую тропу. Когда она выходила на лужайку или поднималась на склон, над путником развертывалось темное звездное небо, в которое справа и слева словно упирались черные массы скалистых откосов долины. Ветер затих, и только речка явственно журчала то ближе, то дальше. Вдруг собака остановилась, подняла голову и глухо заворчала. Словно отвечая ей, с одного из склонов донесся протяжный вой.