— Сегодня нам нужно хорошо поработать в шахте, — сказал он. — Надзиратель назначил мне завтра помол руды, и надо, чтобы ее было побольше. Нам, вероятно, придется бежать с рудника, а за золото мы везде купим пищу.
Он спустился в шахту и, не жалея сил, стал долбить жилу, чтобы наработать за двоих. Поэтому мальчикам приходилось много раз спускаться за рудой, и даже обеденный перерыв был сильно сокращен. Лю Пи вылез, когда уже совершенно стемнело, и Пао несколько раз пришлось звать его ужинать.
На следующий день наши рудокопы с утра стали носить руду на мельницу, а после обеда начался ее помол, который шел быстро, потому что руда была мягкая, охристая. Мальчики, дробившие ее, познакомились с местным надзирателем, тощим стариком с длинными усами и козлиной бородкой, в больших круглых очках в роговой оправе. По виду он был суровый, но в действительности добрый и не алчный. Правда, за помол он брал немного дороже, чем надзиратель в Чий Чу, но не обвешивал рудокопов. Они охотно платили ему лишнее, понимая, что скудное казенное жалованье недостаточно и нужно вернуть расходы, связанные с получением должности.
К вечеру помол кончился, и для Лю Пи очистилось четыре лана золота — очень хороший заработок за две недели работы вдвоем, так что его мнение о качестве жилы оправдалось. После ужина все трое, утомленные работой, уже ложились спать, когда в дверь ввалился Мафу.
— Вот, уже спать легли, лентяи! — воскликнул он, — и, конечно, мне не оставили поесть. А я голоден, как самый худой волк.
— Еда осталась, — возразил Лю Пи, — только нужно согреть. Хун, разведи огонь!
Сон сразу соскочил с ребят. Быстро развели огонь, поставили котел, а Мафу, сбросив ружье и котомку, присел к огню, закурил трубку и начал рассказывать.
— Вчера я и Чин доехали к вечеру до края степи До-лон-Турген, где калмыцкие зимовки. Уже смеркалось, место незнакомое, людей не видно, стало жутко. Давай, говорю, переночуем. Нашли зимовку. Место огорожено, трава для лошади хорошая, речка близко, топлива много — целая куча кизяка. Слезли, пустили коня на траву, а сами забрались в телячий хлевок, завесили дверь, развели огонь, поставили чайник, сидим и разговариваем, куда завтра ехать — прямо в Дурбульджин или в Чаабчи, на китайские заимки. Чин говорит: «Едем в Дурбульджин, туда дорога прямая, а в Чаабчи все овраги да горы». «Нет, говорю, лучше в Чаабчи, там китайцы знают, как дела, а в город поедем — можем прямо на дунган наткнуться».
Только я это сказал, а тут из темноты чей-то голос раздался, кто-то потник поднимает, в хлев лезет. Мы испугались, я за ружье берусь, кричу:
— Не лезь сюда, стрелять буду!
— Не бойся, говорит, я не хой-хой. Хочу с вами ночевать.
— А ты кто такой? — спрашиваю.
— Я китаец из Чаабчи, — отвечает. — Нас двое от дунган убежали.
— Оружие у вас есть?
— Ружья нет, один топор взяли.
— Подай его сюда, а потом можешь лезть сам.
Он отдал топор, потом оба влезли к нам в хлевок, присели к огню, греются.
Достали хлеб, свой чайник к нашему подвесили. И вот что мы от них узнали. С их заимок под Уркашаром Дурбульджин виден. Прошлой ночью дунгане его взяли; город горел, слышна была стрельба. С заимок все китайцы уходят в горы; хлеб закопали в землю, лишнюю одежду, утварь тоже, а сами со скотом, женами, детьми в горах прячутся, надеясь, что дунгане вслед за ними не пойдут. По дороге к нам беглецы видели большой отряд дунган, человек двести, на конях, с ружьями, копьями, саблями, должно быть едут в Темиртам и на рудники в Кату — больше некуда.
От Чугучака до Дурбульджина и кругом до гор все уже разорено, ни одного поселка не осталось; там многих врасплох захватили. И у калмыков отнимают скот и лошадей, оттого те и бегут от них. В Дурбульджин, значит, ехать нам было уже незачем. Дунгане пошли на рудники Бель-Агач в Кату, оттуда в Чий Чу рукой подать, а потом и к нам пожалуют.
Мы переночевали спокойно: дунгане ночью не рыскают по дорогам. Чуть свет, поехали назад.
— Уходить нам нужно отсюда поскорее, — сказал Лю Пи. — Поедем домой на Манас.
— Там не лучше, говорят, везде дунгане, — заметил Мафу. — Не спрятаться ли в горах? Дунгане на пустом руднике долго не останутся.
— В горах скоро зима будет, да и есть нечего. Мы пойдем вниз по Дарбуты, долиной. Там везде вода и чащи густые, прятаться можно, да и дичь водится: утки, зайцы, фазаны, хуан-янги попадаются; будем кормиться. А кончится твой порох — выйдем в Орху на Дям, там тоже рощи, камыши и калмыки живут. Туда дунгане, пожалуй, не дойдут, там им делать нечего. Поживем месяц-другой, пока не станет спокойно. Золото у нас есть, калмыки баранов продавать будут, с голоду не умрем.
— Что ж, Орху — хорошее место, — сказал Мафу. — Я там был лет пять назад. К калмыцкому вану за лошадьми для амбаня ездил. А рядом с Орху. — мертвый город, одни развалины. Только стены стоят. В случае чего, и там прятаться можно, никто не найдет.
На следующее утро Лю Пи и Мафу, спустившись к лавке на дно долины, застали там почти все население рудника, узнавшее от Чина о приближении дунган. Рудокопы закупали муку, пшено, соль, гуамянь, табак, а также обувь, теплую одежду, котелки, чайники. За два часа лавочник расторговался и запер свою лавку. Мафу и Лю Пи успели получить все необходимое и, нагрузившись покупками, поднимались к своей фанзе, когда навстречу им попался запыхавшийся китаец.
Он крикнул, еле ворочая языком:
— Уходите скорее! Дунгане уже в Чий Чу! Спасайтесь, пока не поздно.
— А ты сам откуда, приятель?
— Из Чий Чу прибежал. Сегодня на рассвете дунгане захватили рудники. Я живу на самой окраине и чуть свет пошел на холмы за топливом, потому и уцелел. С холмов видел, как прискакали всадники, и побежал сюда предупредить вас. Дайте мне поесть, у меня ничего нет, ни денет, ни золота, все дунганам осталось.