— Вон туда надо итти! — воскликнул Хун и посмотрел вдаль.
А там, сквозь мглу, чуть виднелось на небольшой высоте над горизонтом какое-то светлое пятно.
— Видишь, видишь, там солнце! Палочник показал верно. Мы спасены!
Выпустив насекомое, мальчики пустились в путь скорым шагом; им приходилось то спускаться в котловины, то подниматься на холмы, и это вскоре утомило их. Пробежав с полчаса, они остановились для отдыха на одном из холмов и уселись лицом к путеводному светлому пятну. Хун был занят разглядыванием своего зайца, но Пао смотрел на пятно и обратил внимание на то, что оно стало светлее и как будто стояло выше, чем раньше.
— Слушай, Хун! — воскликнул он с тревогой. — Мне кажется, что солнце не заходит, а поднимается. Между тем теперь не утро, а вечер.
— Какой вздор! — рассердился Хун. — Тебе это только показалось.
Он вскочил и побежал дальше, Пао за ним. Но теперь и X;н стал следить за светлым пятном и через четверть часа убедился, что оно, действительно, поднимается выше. Он еще не верил себе и продолжал итти, хотя медленно и с остановками.
Прошло четверть часа, и из-за серой завесы выплыл тусклый ущербный лик луны.
— Хун, — воскликнул Пао, — теперь ты видишь? Это не солнце, а луна, и твой глупый палочник только спутал нас.
— Вижу, — ответил Хун сердито, — но теперь я и сам знаю, куда нам нужно итти.
Он круто повернул и пошел назад, почти побежал, так что Пао едва поспевал за ним.
Пока мальчики шли на восток, поднявшийся ветер дул им в спину, теперь же он дул в лицо и быстро усиливался: начинался хый-фын. На высоте холмов против него было уже трудно итти, и мальчики останавливались в каждой котловине, чтобы передохнуть.
Уйдя на восток, они перебрались в совершенно бесплодную песчаную пустыню, где не только на холмах, но и в котловинах не было никакой растительности. Холмы превратились в настоящие барханы — песчаные волны с пологим наветренным и крутым подветренным склоном; на последнем песок был совершенно рыхлый и осыпался под ногами, пока мальчики с большим трудом поднимались вверх.
Когда они шли на восток, то поднимались по пологим наветренным склонам, на которых песок был уплотнен, так что ноги почти не оставляли следов, а катиться вниз по крутым подветренным склонам вместе с теплым песком им доставляло даже удовольствие. Теперь же, с трудом карабкаясь вверх по этим рыхлым откосам, они встречались на гребне и пологом склоне с напором бури, которая несла мелкий песок, засыпая глаза, рот и уши. Губы быстро обсохли, на зубах скрипели песчинки, глаза начинали болеть. С острого гребня барханов ветер срывал струйки песка; барханы задымились, мгла стала желтой и сумерки начали сгущаться. Повернувшись на одной из остановок спиной к ветру, путники заметили, что исчезла в желтой мгле и луна.
Чем дальше, тем медленнее шли они. Каждый подъем на крутой склон бархана продолжался минут пять, а на гребне они отвоевывали каждый шаг, нагнувшись вперед и борясь с ветром. Быстро темнело, а старые следы уже совершенно замело.
— Нет, мы не дойдем сегодня до фермы! — заявил, наконец, Хун, остановившись в котловине. — Мы еще не дошли до места, где поймали этого проклятого палочника. Видишь, нигде нет ни кустов, ни травы. Только промучились даром все это время.
— Что же нам делать? — прошептал Пао, еле ворочая языком.
— Дождемся утра, отдохнем.
— Но мы замерзнем, ветер холодный, а топлива нет. И я страшно хочу пить.
— Зароемся в песок, он еще теплый, и будем спать.
— А волки?
— В такую бурю волки не станут рыскать, да и не найдут нас, если мы зароемся.
Мальчики быстро зарылись в песок на дне котловины, где ветер налетал только порывами сбоку. Они легли рядом, лицом в сторону ветра, надвинув свои войлочные шапочки на глаза, а на грудь поверх песка положили зайца, который защищал их лица от песчинок и давал возможность свободно дышать. От ходьбы они сильно согрелись, песок был еще совсем теплый, только давил им ноги и живот, где они нагромоздили его кучей. Пао быстро заснул. Хун сначала боролся со сном, но усталость взяла свое. В песке было тепло и мягко, ветер как будто ослабевал. Стало совершенно темно, и Хун тоже заснул.
Нa ферме в этот вечер тоже было приключение. Когда солнце скрылось во мгле, Лю Пи сразу понял, что будет хый-фын, и пошел искать лое, пасшего животных по соседству. Мафу проводил большую часть дня на кане, поправляясь после болезни. Загнав животных под навес, Лю Пи занялся приготовлением ужина, пока еще не стемнело, так как освещать фанзу им было нечем, кроме огня, горевшего под каном.
— Что-то наши ребята замешкались, — заметил Лю Пи, поставив котелок на огонь и принявшись за приготовление теста для лапши. — Надо бы сходить на вершину холма, посмотреть, не идут ли. Скоро хый-фын налетит.
Лое пошел на разведку и взобрался на ближайший высокий холм, чтобы обозреть окрестности. Мальчиков он не увидел, но сам в синей курме хорошо выделялся на желтом фоне песков. Собираясь спуститься, он вдруг заметил двух всадников, ехавших по направлению к ферме. На них нетрудно было различить дунганские шапки и ружья за спиной.
Лое стремглав помчался вниз и едва успел закрыть ворота и заложить их толстой жердью, служившей прочным запором, как подъехали всадники. Их головы виднелись над стеной колючки, которая венчала плетень ворот. Лое успел присесть у ограды и не был виден дунганам.
— Эй, ты, китайская морда! — закричал один из них. — Открывай сейчас ворота!
Мафу и Лю Пи в это время находились в фанзе, дверь которой была открыта и обращена прямо к воротам.