— Так ты сядь с ружьем возле ишака и карауль до утра!
— Еще уснешь, так они и меня съедят! Стар я, Лю Пи, целый день маюсь на мельнице, не могу караулить, — плакался Ли Ю. — Нельзя ли ишака затащить к вам в фанзу?
— Нельзя, всю фанзу зальешь кровью, потом вонять будет, и с какой стати?
— Я бы отдал тебе переднюю ногу за это. Ишак молодой, жирный.
— Нет, в фанзу не возьму. А вот, если дашь заднюю ногу, — мы вдвоем утащим его на мельницу. Идет?
— Что же делать, идет! Нам хоть три ноги и туша останутся.
Ли Ю ушел. Лю Пи ощупью пробрался на свое место, отыскал огниво, высек огонь и зажег лампочку; потом стал одеваться, одновременно расталкивая спавших. Это было не так легко. Прошло минут пять, пока они поняли, что от них нужно. Но слова «задняя нога» произвели магическое действие на Мафу. Теперь он уже торопил мальчиков.
— Понимаете, нахалы, три дня будем есть жирное мясо, вареное, жареное и пареное. Три дня и все за маленькую работу. Долго ли стащить ишака за хвост на мельницу!
Пока остальные одевались, Лю Пи достал из мешка длинную веревку, выбрал из кучки коротких жердей, стоявших в углу и принесенных для починки крыши, четыре жерди потолще и связал их концы обрывками веревки в пучок; поперек других концов, разведенных на две четверти один от другого, привязал еще одну жердь.-.Окончив работу, он сказал:
— Ну, готово? Так идем!
Рудокопы вылезли из фанзы. Хый-фын затихал, небо почти очистилось, луна ярко светила. Бросая резкие тени, тянулись квадраты оград отводов, а между ними белели дворы и улицы, то широкие, то суживающиеся. Кату, освещенный сбоку, местами блестел яркими точками и полосами; это гладкие поверхности сланцев отражали лунный свет, как зеркала. Между острыми вершинами уходили в глубь гор темные ущелья, казавшиеся теперь особенно дикими. Левее зубья Кату сразу оканчивались, сменяясь более мягкими формами гор по реке Ангырты, которые уходили грядой вершин в белесоватый горизонт.
— Совсем прохладно! — вздрогнул Мафу после теплого кана и ватного одеяла.
— Сейчас согреемся, — утешил Лю Пи.
Из калитки дворика вышли на улицу. Она была здесь широка, так как в этой части жилы расходились и отводы на одной из них далеко отстояли от других, расположенных на соседней жиле. Собственно это была не улица, а часть пустыни, с плоскими холмиками, старыми ямами, которые рылись в тщетных поисках возможных промежуточных жил, кучами мусора и пустой породы — безрудного камня, вынутого вместе с кварцем для расширения шахт. Эта пустыня, освещенная луной, казалась особенно неровной; резкость теней преувеличивала все бугры, кучи и холмики.
Лю Пи поглядел вперед, вправо и влево. Вблизи никого не было видно.
— О, о, о, ой, Ли Ю, где ишак? — закричал он.
— Здесь! — ответил старческий голос совсем близко, и из-за соседнего бугра поднялась тощая фигура с ружьем. — Чего долго не шли?
— Салазки ладили. По этим кочкам и ямам было бы плохо тащить, — ответил Лю Пи, направляясь к караульному. Мафу и мальчики, пожимаясь от прохлады, шли за ним молча. Они дремали на ходу.
Подойдя к Ли Ю, рудокопы увидели в небольшой впадине зарезанного ишака. Он лежал на боку, раскинув ноги и задрав голову. В толстом брюхе его чернела огромная дыра с рваными краями, в горле зияла большая рана. Кровь стояла на твердой глинистой почве лужами и казалась пролитой смолой, блестевшей под лучами луны.
— Важно отделали бедного ишака! — пожалел Пао. — Это, кажется, бурый?
— Да, бурка, молодой, глупый, — ответил Ли Ю.
— Волки не приходили больше? — поинтересовался Лю Пи.
— Приходили. Пока я вас будил да разговаривал — опять явились. Добычу изо рта вырвали у них. Они, верно, тут же по ямам сидят, ждут. Только утащим ишака, прибегут, хоть кровь слижут с земли.
— Эх, долго мы шли. А то бы я подстрелил одного! — пожалел Мафу.
Разговаривая, рудокопы вытащили ишака из ямы на ровное, чистое место, взвалили его на салазки, подтянули передние ноги к задним и связали их, чтобы не задевать за препятствия, взялись вчетвером за веревку, привязанную к жердям, и потащили. Погонщик шел сзади, подталкивая ружьем импровизированные салазки. Только они отошли шагов двадцать, как позади них протяжно завыл волк.
— Плачет, убийца, — шутил Мафу. — Дождись меня, я тебе продырявлю бок!
Тащить ишака по кочкам и ямам было трудно, и рудокопы часто останавливались передохнуть. Но затем улица стала уже, ровнее, посреди нее появилась хорошо протоптанная тропа, и салазки поехали быстрее. Добрались, наконец, до мельницы, возле которой в глинобитном домике, отличавшемся от фанз рудокопов несколько большей величиной и столбом у дверей, жил сам надзиратель. Ли Ю постучал в дверь и закричал:
— Лое, лое! Мы привезли мертвого ишака, куда его спрятать до утра? Или сам выйдешь?
Изнутри послышались вздохи и ругательства. Надзиратель, очевидно, неохотно расставался с теплым каном. В ожидании его рудокопы присели на корточки, вынули трубки, высекли огонь и закурили. Ли Ю присоединился к ним. Высоко поднявшаяся луна освещала эту странную группу.
Спустя несколько минут вышел надзиратель. Это был невысокий и жирный человек, с одутловатым лицом, в большой бараньей шубе. Черные пряди шерсти смешно торчали в разные стороны вокруг круглого лица, оттопыренных ушей и обвислых щек. Рудокопы и Ли Ю встали. Надзиратель осмотрел ишака и спросил сердито:
— Где ты нашел его, ротозей?
— Возле их отвода, лое, — ответил Ли Ю, указывая на Лю Пи. — Волки только что успели загрызть его, я их отогнал выстрелом.